И он выскочил из подвала на улицу, и оттуда доносился его хохот и визгливое бормотанье: "А моя тень при мне, при мне..."
Долговязый, казалось, был сражен, он побледнел как полотно, рухнул на стол, уронил голову на сложенные руки, и из груди его вырвался не то стон, не то тяжкий вздох.
- Что с вами? - участливо спросил я его.
- О сударь, - ответил он, - этот злыдень, он ведь сразу показался нам враждебным, преследовал меня по пятам до этой пивной, где я обычно коротаю время в одиночестве, если, конечно, не считать иногда появляющегося здесь духа земли, который усердно подбирает под столом хлебные крошки... Так вот, этот злыдень снова вверг меня в отчаяние, напомнив о моем страшном несчастье... Ах, ведь я потерял, невозвратно потерял свою... Будьте здоровы, сударь...
Он встал и направился к двери, и пол вокруг него, представьте, был ровно освещен. Он не отбрасывал тени. Я в восторге кинулся вслед за ним.
- Петер Шлемиль!.. Петер Шлемиль! - закричал я радостно.
Но он быстро скинул домашние туфли, надетые поверх сапог, прибавил хода и, завернув за каланчу жандармерии, скрылся в ночи.
Я хотел было вернуться в погребок, но хозяин захлопнул дверь перед самым моим носом и пробурчал:
- О боже, избави меня от таких посетителей!..
3. ЯВЛЕНИЯ
Господин Матьё - мой добрый друг, а сон у его привратника такой чуткий, что он сразу отворил мне, не успел я потянуть цепочку звонка у дверей "Золотого Орла"{273}. Я объяснил привратнику, что опрометью убежал со званого вечера, не надев даже ни шляпы, ни пальто, а как раз в кармане пальто и лежал ключ от входной двери моего дома, и к тому же я знал, что тугоухую сторожиху среди ночи не разбудишь. Приветливый старичок (я, конечно, имею в виду привратника) отпер мне один из номеров, поставил подсвечники на стол и пожелал доброй ночи. Красивое широкое зеркало было завешено простынью, и мне, сам не знаю почему, вдруг захотелось сорвать ее и переставить подсвечники на трюмо. Поглядев в зеркало, я едва узнал себя, таким я был бледным и осунувшимся, на мне, как говорится, лица не было... Мне вдруг почудилось, что в самой глуби зеркала стала проявляться какая-то темная фигура; по мере того как я все более сосредоточенно вглядывался в нее, отчетливее стали вырисовываться сквозь какую-то магическую мглу черты прелестного женского лица - это была Юлия. Охваченный невыразимой любовью и тоской, я скорее выдохнул, чем произнес: "Юлия, Юлия..." - и тут из-за спущенного полога кровати, стоявшей в противоположном углу комнаты, до меня донесся тихий стон. Я прислушался, стоны становились все более испуганные. Образ Юлии в глубине зеркала исчез, и тогда я, преисполненный решимости, схватил рывком один из подсвечников, раздернул полог и увидел... Как описать тебе чувства, охватившие меня, когда я увидел того, что поменьше ростом, лежащего на постели. Он крепко спал, его моложавое лицо было искажено каким-то душевным страданием, а губы безостановочно шептали: "Джульетта, Джульетта..." Это имя воспламенило мою душу, страха как не бывало, я схватил того, что поменьше ростом, за грудь и принялся его бесцеремонно трясти, приговаривая:
- Эй, приятель, как это вы попали в мою комнату? Проснитесь и побыстрее проваливайте ко всем чертям!
Тот, что поменьше ростом, открыл глаза и уставился на меня, ровно ничего не понимая.
- Что за ужасный сон, - сказал он. - Спасибо, что вы меня разбудили.
Каждое его слово прерывалось тихим вздохом. Не знаю, что произошло, но он стал мне казаться совсем другим, нежели прежде, а боль, которую он явно испытывал, проникла и в меня, и вся моя злость к нему обернулась сочувствием. Немного понадобилось слов, чтобы понять, что привратник по ошибке отворил мне дверь в комнату, уже занятую тем, что поменьше ростом, и что я, так не вовремя явившись, нарушил его сон.
- Сударь, - сказал тот, что поменьше ростом, - наверно, там, в погребке, я показался вам каким-то необузданным, безумным, должен признаться, что в меня время от времени вселяется и попутывает какой-то бес и ввергает во всякого рода бесчинства, нарушающие все установления и приличия. А с вами разве не случалось подобного?
- Увы, увы, - малодушно признался я. - Не далее, как нынче вечером, когда я вновь увидел Юлию.
- Юлия? - проскрипел тот, что поменьше ростом, мерзким голосом, и его лицо разом постарело и задергалось. - Пожалуйста, почтеннейший, дайте мне передохнуть и будьте любезны, потрудитесь завесить зеркало.
Все это он произнес, бессильно откинувшись на подушки.
- Сударь, - сказал я, - я вижу, что имя моей навеки потерянной любимой вызывает у вас какие-то странные воспоминания и что на моих глазах резко меняются черты вашего такого приятного лица. И все же я надеюсь, что спокойно проведу эту ночь, поэтому я намерен тотчас же завесить зеркало и лечь в кровать.
Тот, что поменьше ростом, приподнялся на локте, лицо его вновь помолодело, он поглядел на меня добродушно, схватил мою руку и, слабо пожав ее, проговорил:
- Спите спокойно, сударь, я заметил, что мы с вами товарищи по несчастью.
- Неужели вы тоже?.. Юлия... Джульетта...
- Будь что будет, вы оказываете на меня подавляющее влияние, и я не в силах не открыть вам своей глубочайшей тайны... Потом можете меня презирать, ненавидеть, как вам будет угодно...
Сказав это, тот, что поменьше ростом, медленно сполз с кровати, закутался в белый широкий шлафрок, тихо, словно привидение, подошел к зеркалу и встал перед ним. Ах! В зеркальном стекле четко и явственно отражались оба подсвечника, мебель, что стояла в комнате, но того, кто стоял перед зеркалом, в нем не было. Его близко придвинутое лицо в нем не отражалось. Он обернулся ко мне с выражением глубочайшего отчаяния и стиснул мои руки.